Надежда Венедиктова

Мне всегда было интересно, как формируется основной личностный стержень в человеке, и сейчас я попробую провести археологические раскопки в биографии известного скульптора и художника Амирана Адлейба, чтобы добраться до истоков его предназначения.

Перед нами зрелый, уже реализовавший себя человек, Народный художник Республики Абхазия, директор  Сухумского художественного училища им. А. Чачба, преподающий там же лепку и рисование. Недавно у него была персональная выставка в Сухуме, а до этого его произведения экспонировались не только дома, но и на Северном Кавказе, Москве (1986), Стамбуле (1995), Сочи (1996), Италии (1999).

Две работы Амирана органично вплетены в мое восприятие сухумского пространства.

В центре Аллеи Славы возвышается его пятиметровый кинжал. Это было неожиданное художественное решение, ставшее символом – после победы  абхазский воин воткнул традиционное оружие джигита, которым каждый горец виртуозно владел уже в подростковом возрасте, в землю, чтобы показать свои мирные намерения. Но кинжал дерзко устремлен к небу! И не должно быть сомнений, что в случае опасности крепкая рука снова выхватит его.

В сквере перед Абхазским государственным музеем сидит в кресле его бронзовый Александр Чачба-Шервашидзе – художник, проживший 101 год и умерший на чужбине, в Ницце, погружен в себя и невольно увлекает в свою задумчивость окружающее. После установки памятника сквер стал одним из мест силы, соединив энергию расположенного за спиной художника дольмена, этой мегалитической гробницы IV—III тыс. до н. э,  с  личностной энергией светлейшего князя, жизнь которого отразила важнейшие события прошлого века.

У скульпторов и архитекторов есть выражение «съедать пространство», которое употребляется, когда объект (здание или скульптура) занимает слишком много места в отведенном ему пространстве. В личном общении с Амираном никогда не испытываешь ощущения, что собеседника слишком много, что он заходит на твою территорию, захватывает твою часть воздуха и так далее. Наоборот, мягкий, деликатный Амиран держит дистанцию, оставляя тебе свободу самовыражения как естественное право собеседника. Такое же ощущение и от его произведений.

***

Он родился в самой верхней точке села Члоу, сразу за их домом стоит лес и змеятся горы. С домашнего порога видно море от Очамчиры до Сухума – его душе с самого начала было просторно, и небо было естественным продолжением его взгляда. Восходы и закаты, полуденное торжество солнца, тончайшие переливы оттенков, беспредельность звездного неба, ветер, несущий к лицу отчужденность горизонта.

В три-четыре года Амиран заметил, что падающая с кромки крыши дождевая вода образует на земле некое гибкое вещество, и его пальцы схватили это и начали мять. Получались фигурки. Через год он догадался обсыпать их сверху сережками ольхи и получил первое, еще смутное, понимание, что такое фактура. Он построил шалаш из веток, чтобы хранить там эти фигурки.

Середина 50-х годов прошлого века, Хрущев развенчивает культ Сталина; хрупкий пятилетний мальчик наблюдает, как отец замазывает глиной боковые отверстия в выдолбленном из ствола корыте, в котором топчут виноград. Мать делает кострище из глины с песком и известью. Глина манит и интригует Амирана – она так нужна в их хозяйстве, но в ней есть  и явная свобода, позволяющая тебе вдруг создать что-то свое, не имеющее аналога вокруг…

В третьем классе мальчик сидит у камина и видит в окно, как хлопьями идет снег – рождается стихотворение на родном языке, сестра в восторге и хвалит его, он начинает верить в свои силы и пишет дальше. Тогда же появляются первые акварели с пейзажами и человечками, их вывешивают в школе. Изображение и слово тихо сражаются в нем за первенство, расширяя окружающий мир собственным отражением и позволяя взрослеть в благожелательной атмосфере.

Пятый класс, его стихотворение про всадника печатают в журнале «Амцабз», и  редактор Чичико Джонуа приглашает мальчика в Сухум, дарит ему книги Ивана Тарба и Ивана Папаскира. Потом ведет его в типографию и к памятнику Дмитрию Гулиа – Амиран сражен монументальностью статуи и ее энергетикой. Дома он создает копию статуи высотой в 40 см и покрывает ее темно-оранжевой краской – копию тут же забирают в школу и ставят на видное место.

Амиран много читает, поэт его сердца Иуа Когониа, но скульптура уже отвоевывает себе  его глаза и пальцы – в 7-8 классе он делает копию знаменитого Медного всадника высотой в 25 см. Этот символ имперского Петербурга из члоуской глины не смущается своими малыми размерами и так же дерзко вздымает коня!

Еще через год их везут в Абхазский драмтеатр на постановку «Песни на скале» Баграта Шинкуба. В сквере напротив Амиран видит бюст Шота Руставели – он заворожен и, вернувшись домой, привозит на арбе много глины из соседнего оврага. Появляется копия бюста высотой в один метр и 30 см, Амиран покрывает лицо и шею белой краской, а бороду и волосы черной.

Потребность переносить образы из внутреннего пространства на свет божий становится все более явной – на отвесном берегу реки он вырезает горельефы людей, лепит типажи в национальных одеждах, а на глянцевой бумаге рисует контуры всех известных абхазских писателей и поэтов.

После школы талантливого мальчишку берет к себе на второй курс Сухумского художественного училища скульптор Виталий Лакрба и обрушивает на него все мировое искусство – от Древнего Египта до Генри Мура. В 70-е годы окружение Виталия Лакрба задавало тон в художественной жизни Сухума – это были яркие индивидуальности: Сергей Цвижба, Валерий Аркания, Евгений Котляров, Юра Чкадуа, Александр Коган. В этой насыщенной ауре юный Амиран жадно учится быть собой, впитывая чужие влияния.

В 1978-м Амиран оканчивает Сухумский государственный пединститут им. А. М. Горького и тут же поступает в Тбилисскую академию художеств – жизнь мчится, как всадник, надвигается зрелость, и неразрывная связь внешних событий с внутренней тишиной обретает все более индивидуальный привкус.

В 34 года Амиран возвращается в родное село и работает учителем в школе. Он привозит к дому 8 тонн глины, чтобы распорядится этим богатством, не завися ни от кого, и замечает, что отец тоже начинает лепить. Окончивший три класса церковно-приходской школы в Члоу, крестьянин, неразрывно связанный со своим хозяйством и повседневной тяжелой работой, перелистывает привезенные сыном книги о Леонардо и Микеланджело и приучает свои пальцы к новому опыту. Амиран и отец работают бок о бок, взаимообогащая друг друга и чувствуя неразрывную связь. Это совсем нетрудно, лукаво замечает отец, заканчивая очередную фигурку.

Сейчас, задумчиво говорит Амиран, сидя в своем директорском  кабинете, я понимаю, что мы с ним, как дикари, вышли из природы – мощной, нетронутой, выразительной в мельчайшей детали, и ее энергия всю жизнь несла нас. Пластический язык Родена нашел свои истоки в Стоунхедже, а я ощутил изобразительную энергию дольмена. Архаика до сих пор питает меня, втягивая спиралью современность, может быть, поэтому мне кажется, что все еще впереди.