Георгий Зурабович Анчабадзе (род. 1949, Тбилиси) — историк , представитель княжеского рода (Ачба – Анчабадзе), доктор исторических наук, профессор. Сын  доктора исторических наук, профессора, первого ректора Абхазского Государственного Университета Зураба Вианоровича Анчабадзе.

Вика Думава, Георгий Зурабович, Вам как историку сразу такой вопрос, идея объединения в обществе - она вообще возможна? 

Если речь идет о решительном сплочении подавляющей части общества вокруг какой-нибудь идеи, то такое бывает, как правило, в исключительных случаях, особенно в условиях внешней опасности, когда народу угрожает разрушительная война или другое испытание, способное потрясти его основы. Объединить же единой идеей общество, расколотое внутренним конфликтом (гражданским противостоянием), невозможно, пока не будут исчерпаны основные противоречия.

Сейчас нередко можно услышать, что историческая наука в кризисе и все, что было сделано в советское время очень часто подвергается сомнению. Ваше мнение?

В советском государстве вплоть до второй половины 80-х годов нельзя было свободно освещать многие исторические вопросы, особенно, связанные с присоединением земель к Российской империи или установлением советской власти, искажалась история небольшевистских организаций, скрывались негативные стороны колхозного строительства, масштабы красного террора и многие другие специфические моменты досоветского и советского периодов. Но и в тех условиях некоторые ученые находили возможность открыто писать о подобных вещах. К примеру, вспомним монографию Г.А.Дзидзария «Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия» (1982). Однако, наряду со значительным ограничением в свободе творчества, именно в советское время благодаря государственной поддержке (материально-технической, финансовой, моральной и пр.) развернулось широкое изучение истории, археологии и этнографии народов СССР. Тогда же были созданы фундаментальные научные и обобщающие труды по истории Абхазии, что впервые дало возможность окинуть взглядом всю многовековую историю страны. Разумеется, сегодня можно и нужно продолжать изучение и древней, и средневековой, и новой, и новейшей истории, но я с полной ответственностью могу заявить, что наши знания о прошлом Абхазии и абхазского народа пока еще в основном базируются на достижениях ученых, работающих в советское время. Что же касается определенного кризиса в науке (не только в историографии), то в настоящее время он наблюдается на всем постсоветском пространстве. Вызван он, в том числе, и существенным сокращением той самой государственной поддержки, о которой я говорил выше.

Скажите, а вот нации, народам, нужна национальная идея?

Считается, что первые нации появились в Европе во второй половине XVIII – начале XIX века. Следовательно, до этого времени народы обходились без национальной идеи, которую заменяли религиозные убеждения, идеи верности престолу и государству, преданность социальному классу.

Что касается вопроса, нужна ли современной нации национальная идея, то на это, пожалуй, нет однозначного ответа. Общество в течение долгого времени может обходиться без национальной идеи (хорошо это или плохо – другой вопрос). Система воззрений, способная сплотить нацию, вызревает постепенно и формируется в национальную идею в судьбоносные моменты истории народа для мобилизации всех его общественных сил (я не имею в виду искусственные попытки создания национальной идеи «сверху», рассчитанные, в лучшем случае, на краткосрочный успех). После того как идея сыграет свою роль (или задача окажется невыполнимой), она постепенно сходит на нет.

На Ваш взгляд историка, самое удачное политическое устройство государства это - монархия, республика или ...?

Мне лично больше всего импонирует конституционная монархия (можно даже с «нестандартной» конституцией, как в Англии). Но я не думаю, чтобы где-нибудь на постсоветском пространстве реставрация монархического строя дала положительный эффект. Слишком долго мы жили без царя (в прямом понимании) и Бога. Мировая практика не знает примера возрождения монархии после такого долгого перерыва. Поэтому остается уповать на республику, а некоторые страны, исходя из особенностей своей истории и состава населения, чтобы сохранить внутреннюю стабильность и целостность, должны встать на путь федерализации. Но все же главное не форма политического устройства, а готовность общества жить по законам своей страны, будь то монархия, республика или еще что-то. У организованной в этом отношении нации и политический класс будет адекватным, что должно обеспечить успешное движение к прогрессу.

Вы родились в семье Зураба Вианоровича Анчабадзе, доктора исторических наук, первого ректора абхазского университета, Ваш дед Вианор Анчабадзе, нарком здравоохранения Абхазии, репрессирован в 1937, Ваш прадед Тарашь Анчабадзе – известный общественный деятель конца XIX – начала ХХ века, расскажите о них?

Признаться, мне нелегко говорить о своем отце, деде, прадеде. Во-первых, потому, что вообще трудно рассказывать о собственных предках, если даже гордишься их именами, а во-вторых, их основные биографические данные более или менее известны. Например, что нового можно сказать в формате интервью о том, какие ученые степени и звания имел мой отец, что он сделал в науке или в деле организации Абхазского университета, обо всем этом уже написано. Поэтому, я постараюсь осветить такие факты из их жизни, которые, как правило, не попадают в официальные биографии, но, тем не менее, очень важны; помогают полнее воссоздать представление о людях, давно ушедших, и вместе с тем лучше узнать эпоху, в которой они жили.

Мой прадед Тарашь (Тарас) Анчабадзе (1859-1935) родился в Самурзаканской Абхазии, куда его предки, происходившие из гумских Ачба, пришли в конце XVII века. Отец Тараса, Зураб Джамлетович, был офицером русской службы, мать была из рода Маан. Тарас пошел по стопам отца и стал военным, прослужив в императорской армии без малого тридцать лет. После выхода в отставку (1907) работал членом сухумской городской управы.

В жизни Тарашь был веселый, общительный человек, хорошо играл на гитаре, писал смешные злободневные стихи, подписываясь иногда псевдонимом «Апсуа». А вот так он описал обстрел Сухума немецким крейсером «Гебен» в годы Первой Мировой войны (слова напевались на мотив известной песни «Алаверды»).

Однажды летом в воскресенье

К Сухуму «Гебен» подходил,

И немец турку в утешенье

Пятнадцать бомб нам подарил.

Они летели, как попало,

Не причиняя нам беды,

У нас по-прежнему звучало:

Алаверды! Алаверды!

Любимым увлечением прадеда была охота, причем даже в Абхазии, где было много прославленных охотников, Тарас считался одним из самых известных. Сухумский краевед и писатель Константин Мачавариани в своей книге «Описательный путеводитель по городу Сухуму и Сухумскому округу» (1913), пишет: «Среди этих князей громкой славой бесстрашного охотника пользуется подполковник Тарас Зурабович Анчабадзе». Страстным и правдивым охотником называет Тараса писатель Евгений Марков, посвятивший одну из своих новелл его охотничьим приключениям в горах Абхазии в конце 1870-х годов. Тарас оказался тогда свидетелем ухода последних псхувцев из родных мест. Приводимый Марковым его рассказ о том, как горцы прощались с любимой родиной и готовились к переезду на чужбину, является редким свидетельством очевидца-абхаза о драматических событиях махаджирства.

В семье Тараса Зурабовича и его супруги Марии Николаевны Дадиани (известной общественной деятельницы) было шесть сыновей (Валериан, Вианор, Варлам, Владимир, Николай, Георгий) и одна дочь (Татьяна). История их жизни, полная событий, – отражение истории Абхазии первой половины ХХ века, в том числе и самых трагических ее страниц. Недаром пишет профессор Куправа А.Э. в своей книге «Люди: время и жизнь» (2010): «Каждый член семьи Т.Анчабадзе (Ачба) имеет свою неповторимую, богатую биографию, о каждом из них можно написать книгу, поучительную для потомства».

 

Мой дед, Вианор Тарасович (1888-1938) получил основательное образование: сначала учился в сухумской школе, потом в Батуме и Тифлисе, где в 1908 году окончил с золотой медалью 1-ю мужскую гимназию; затем продолжил образование в Петербурге, в стенах Императорской Военно-медицинской академии. Многие студенты этого высшего учебного заведения для подготовки военных врачей, помимо учебы отдавали должное развлечениям, которые предлагала столица империи. Среди них был и Вианор, любивший дружеские застолья и общество милых дам. Насколько я помню, именно женщина была причиной тому, что Вианор Анчабадзе вызвал на дуэль члена румынского королевского дома, принца Иоахима Гогенцолерна. Как мне известно, принц поначалу отклонил вызов под предлогом, что человеку его статуса не подобает стреляться с каким-то кавказским князем, однако Вианор обратился к своему соотечественнику, учившемуся тогда в России (кажется, это был Семен Ашхацава), с просьбой помочь в этом деликатном деле. Тот составил историческую справку о происхождении рода Ачба-Анчабадзе, которая была представлена принцу. Последний, ознакомившись с документом, принял вызов. Однако, дуэль, кажется, так и не состоялась. Начиналась (или уже шла) Мировая война и Вианор Анчабадзе, окончивший академию в 1914 году, в качестве старшего полкового врача был отправлен в действующую армию. Он побывал на Кавказском и Западном фронтах. Был ранен, награжден боевыми орденами «за отлично ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны», ­­– как отмечается в его послужном списке. На родину Вианор вернулся в конце 1918 года, когда здесь уже кипели политические страсти. Его выбрали в Абхазский народный совет (АНС), в который он случайно оказался представлен сразу в двух списках – в партийном и дворянском. Вианор Тарасович предпочел представлять в АНС партию эсеров. Вскоре его  назначают также начальником медико-санитарного отдела комиссариата Абхазии. Членом АНС была и Мария Николаевна Дадиани-Анчабадзе, возглавшая художественную секцию этого высшего законодательного органа Абхазии. В 1919 году Вианор Анчабадзе женился на Вере Шенгелая, дочери именитого гагринского жителя, Андрея Шенгелая. В 1920 году у них родился сын Зураб, а два года спустя – дочь, Ирина. Установление советской власти в Абхазии семья Тараса Зурабовича не приветствовала. Трое братьев Вианора сражались против красной армии в рядах грузинских войск. Из них старший, Валериан Тарасович, – выпускник елисоветградского кавалерийского училища, ветеран мировой войны, – погиб на Гумисте, где годы спустя пройдет главная линия абхазо-грузинской военной конфронтации. Тем не менее, когда большевики принялись обустраивать жизнь в советизированных республиках Закавказья, Вианор Анчабадзе, как и почти вся абхазская интеллигенция, пошел на сотрудничество с новой властью в надежде на лучшее будущее. Несколько лет он возглавлял Главное Курортное управление, а в 1928 году был назначен народным комиссаром здравоохранения Абхазии и, будучи беспартийным, пробыл на этой должности (с небольшим перерывом) до 1937 года, когда был арестован органами НКВД и затем расстрелян. Вскоре арестовали и Веру Андреевну, которая провела семь лет в лагерях Казахстана как жена «врага народа».

Моего отца, Зураба Вианоровича (1920-1984), уже тридцать лет как нет среди нас, но многие жители Абхазии старшего и среднего возрастов хорошо помнят его. 

Даже немало сухумцев значительно моложе меня, слышали о бурной юности Зураба Анчабадзе. От тех времен на его теле имелись следы ножевых ранений ­– результаты уличных столкновений – и наколка на правой руке, изображавшая летящую птицу. Подробности появления этого рисунка по-своему интересны. Накалывал татуировки некий бомж, живший в первой половине 1930-х годов в недостроенном железнодорожном туннеле на окраине города (туннель прорыли до революции, когда начали строить железную дорогу вдоль моря, потом стройку надолго забросили, завершили ее лишь в 40-х годах). Умелец оценивал свой труд по сложности рисунка. Татуировка «ковбоец», которую хотели иметь Зураб и один его приятель, стоила 3 рубля (рисунок изображал молодого парня в ковбойской шляпе и с огромным револьвером на переднем плане, я помню этот затейливый рисунок на руке одного из ближайших друзей отца). Ребята накопили сумму, необходимую для двух «ковбойцев» (6 рублей), и отправились к туннелю. По дороге они встретили товарища, который, оказалось, тоже был не прочь заиметь красивую наколку, но не имел денег. Они втроем явились к «хозяину» туннеля и после недолгих переговоров тот согласился за 6 рублей всем троим наколоть по птице на правой руке. Зураб Вианорович впоследствии рассказывал, как он, засучив рукава сорочки, с гордостью носил в городе свою татуировку, однако возвращаясь домой, тщательно опускал рукава, чтобы «обновку» не заметили родители. Особенно опасался он реакции отца. Однако проблема разрешилась неожиданно легко. Один раз Зураб забыл скрыть наколку, и она попалась на глаза Вианору Тарасовичу, но его реакция выразилась лишь в восклицании: «О, птичка!».

Молодые сухумцы конца 20-х – начала 40-х годов прошлого века, подобно всем своим ровесникам, развлекались, как могли: много купались в море, играли в футбол, ухаживали за девушками, дрались и т.д. (Я тут специально не применяю ныне распространенный термин «сухумчане». В те времена, о которых идет речь, он не употреблялся, говорили: сухумец, сухумцы.) В разных частях города существовали молодежные группировки, объединявшие ребят, живших на окрестных улицах. Территория, где обычно собиралась довольно большая и многонациональная кампания приятелей, в которую входил Зураб, носила неофициальное название «Монаховка» (там некогда располагались сады, принадлежавшие монастырскому подворью). Отсюда было и название группировки: монаховцы.

Репрессии 37-го года напрямую коснулись многих сухумских ребят, потерявших родителей, и даже лично попавших под «колеса» массового террора. Среди арестованных особую группу составляли несовершеннолетние подростки, дети репрессированных «лакобовцев». В их числе был близкий друг Зураба – Рауф, сын Нестора Лакоба, а также другие друзья и товарищи – Тенгиз и Кукуша Лакоба, Кока Инал-ипа. Мальчикам, которым в начале 1937 года было по 13–16 лет, инкриминировалось создание контрреволюционной молодежной группы, ставившей целью организацию террористического акта против одного из руководителей ВКП(б). В связи с делом молодых «террористов» в НКВД вызывали их друзей, одноклассников, учителей и др. На допрос был вызван и Зураб Анчабадзе. Профессор Джульетта Рухадзе, в своих воспоминаниях о Зурабе, так описывает этот случай: «Перед допросом следователь вытащил из ящика стола маузер, многозначительно покрутил его в руке, положил на стол рядом с собой и начал допрос. Зураб удивительно смело отвечал на вопросы, заявил чекисту, что обвиняемые ребята – его друзья, и сказать что-нибудь об их антисоветской деятельности, он не может. Зураб особо подчеркнул, что считает недостоверным факт существования террористической молодежной организации. Такое поведение в стенах НКВД, тем более 17-летнего юноши, было равноценно героизму. Следователь все ответы скрупулезно записывал, протокол допроса составил ряд страниц. На последней странице было написано всего несколько строк. Он предложил Зурабу подписаться внизу страницы. Зураб подумал, что если поставить подпись там, куда указывал следователь, то на свободной части листа могут записать то, чего он не говорил, поэтому размашисто подписался на всю страницу. Следователь саркастически усмехнулся и спросил: “Что, очень опытный?”».

В любых острых ситуациях Зураб Анчабадзе всегда, без малейшего колебания, становился на сторону правды, справедливости. Большое значение имела для него нравственная позиция человека, он не прощал предательства, низости. Поэтому любили и ценили его друзья, товарищи, коллеги по работе, и он отвечал им тем же. Его сестра, Ирина Вианоровна, вспоминает: «Зураб отличался необыкновенной общительностью. У него было огромное число друзей, знакомых, причем в самых разных городах страны. Какими-то неведомыми свойствами он умел сразу же располагать к себе людей, очаровывать их, они всегда искали новых встреч с ним, стремились к общению и контактам. Зураб обычно отвечал взаимной приязнью и никогда не забывал людей, с которыми его сводила жизнь. Но особенное место в его жизни занимали сухумские друзья. Помню, как Зураб говорил, что в зрелые годы обрёл много прекрасных знакомых, подружился с ними, среди них есть известнейшие люди, их всех он высоко ценит, любит и всегда бывает рад встречи с ними. Однако никто из них не смог затмить друзей сухумской юности... Для него никакого значения не имела степень социальной “иерархии”, которую занимали его друзья. Главным было то, что их объединяло сухумское братство. Воспоминания о счастливой юности доставляли Зурабу неимоверное наслаждение, тем более что в этих воспоминаниях всегда присутствовали дорогие его сердцу товарищи и друзья».

А вот такой неожиданный вопрос у историков профессиональная память, она зависит от интеллекта?

Память напрямую связана с интеллектом, который считается врожденным качеством, но с возможностью повысить его путем тренировок. То же самое можно сказать о памяти. В зависимости от характера интеллектуальной работы она развивается в направлении сферы приложения труда. Один врач-кардиолог как то сказал мне, что помнит наизусть все кардиограммы своих основных пациентов. Это и называется профессиональной памятью. Причем не надо думать, что она бывает лишь у людей, занимающихся интеллектуальным трудом в его узком понимании. В горах Кавказа, например, можно встретить чабанов, помнящих «лицо» каждой овцы в отаре. Далеко не всякий овцевод способен на это. Профессиональная память историков также связана с характером их работы. Они помнят множество имен, дат, терминов, историко-географических названий и т.д. Человеку, не интересующегося историей, часто трудно бывает запоминать исторические даты, так как они ему ничего не говорят. Мне же знание хронологии помогает легче фиксировать в памяти комбинации цифр, даже не связанные с историей. Помогают ассоциации, вызываемые каждой цифрой (особенно от 1 до 2014) с известными датами, эпохами. В памяти всплывают целые картины исторических событий, что способствует запоминанию цифровой комбинации, похожей на дату события. Я не специально придумал такую систему, она сама возникла.

Вы в жизни часто идете на компромиссы?

Я неконфликтный человек, поэтому в жизни довольно часто иду на компромиссы, порой, может быть, в ущерб своим интересам. Но есть принципиальные вопросы, в которых компромиссы недопустимы. Какие? Для меня – это хотя бы история Абхазии. Тут я всегда отстаиваю ту точку зрения, которую считаю правильной.

Скажите, абхаз по национальности - для Вас это что просто национальность или состояние души?

Если выражаться поэтически, то, конечно, это состояние души. Понятие «абхазство» это не только фамилия и соответствующие отметки в графах «национальность» и «родной язык». Важнее всего, я считаю, самоидентификация личности, его менталитет и культурная принадлежность. Все это вместе взятое значит больше, чем только генетика, «чистота» происхождения.

Вы преподаете студентам из разных стран, а они все одинаковы или студенты с Кавказа все же чем то отличаются?

Я преподаю в ВУЗах уже 30 лет. За это время у меня было много студентов-кавказцев, не только грузин и абхазов, но и представителей Северного Кавказа, Азербайджана, Армении; были также студенческие группы, состоявшие из жителей стран Евросоюза. Общее, что я хочу сказать о них, это то, что все они хорошие молодые люди, интересующиеся историей. Кавказцы отличаются от европейских студентов тем, что они хотя и слушают лекции, и вопросы задают (не всегда по теме), но когда дело доходит до экзамена далеко не всегда оказываются как следует подготовленными. В отличие от них, европейцы мои лекции, как правило, всегда записывают рукой, составляют конспекты, чего кавказцы почти никогда не делают. (Правда, был у меня один студент-чеченец, который все, что я говорил на лекциях, заносил в свой лэптоп, но его нельзя считать типичным кавказским студентом, до этого он несколько лет жил и учился в Англии.) Европейцы, в отличие от кавказцев, во время занятий задают вопросы точно по теме. В общем, у европейцев другой метод учебы, другие навыки, которые они усваивают, видимо, уже в средней школе.

А как Вы реагируете на критику?

Если критика справедлива – она всегда несет пользу, и поэтому не следует ее игнорировать или обижаться. Если даже, на ваш взгляд, критика прозвучит в неподходящей обстановке или ее тон будет излишне агрессивным, попытайтесь выделить из сказанного конструктивное зерно. Я стараюсь так реагироватьна критику.

Ваша супруга преподаватель английского языка, Ваши дочери они пошли по стопам отца или матери?

И да, и нет. Старшая дочь – Элисо закончила, как и ее мама, Факультет западноевропейских языков и литературы по специальности английский язык, но дальше пошла другим путем: работала в различных неправительственных и международных организациях, а теперь, видно, нашла свое истинное призвание. С малых лет Элисо любила мастерить разные поделки из бумаги, фольги, кусков материи, но уже года три, как серьезно занялась производством женских украшений ­- колец, серег, браслетов, кулонов. Приняла участие в нескольких выставках. Свои украшения она вначале делала из полимерной глины, кожи, эпоксидной смолы, а теперь активно осваивает металлы. Причем, как самоучка, находит свой стиль и технические приемы.

Младшая дочь, Гунда, хотела стать дизайнером, но поступила (не без моего влияния) на историческое отделение Востоковедческого факультета Тбилисского государственного университета, где я учился когда-то. Магистратуру кончила в Стамбульском университете, но, увлекшись турецким языком, отвернулась от карьеры историка. Сейчас Гунда преподает студентам турецкий язык.

После войны 1992-93 гг. между Грузией и Абхазией, сейчас по прошествии 20 лет, какие надо извлечь из этого уроки?

Опыт грузино-абхазской войны и других подобных конфликтов ХХ века показывает, что:

- всегда надо избегать войны, насколько это возможно;

- война не решает проблем, а только усугубляет их;

- после войны невозможно возвращение к положению статус-кво.

Ваши пожелания нашим читателям?

Читателям сайта www.asarkia.info я пожелаю того же, что и всему народу Абхазии – мира, счастья, благополучия.

  

Виктория (Вика) Думава, живет в Сухуме. Любит беседовать с замечательными современниками. Мечтает выпустить книгу с записанными интервью.